Каждый день на Божественной литургии Церковь напоминает нам те или иные отрывки из Евангелия и Апостольских посланий, чтобы мы задумались об их смысле, сравнили свою жизнь с тем, чего хочет от нас Бог. Самые важные отрывки — зачала — читаются по воскресеньям. О чем пойдет речь?
Предлагаем вашему вниманию русский перевод и толкование чтений в Неделю 21-ую по Пятидесятнице.
Апостольское послание: Гал., 203 зач., II, 16–20 (русский перевод и толкование архимандрита Ианнуария)
11Знайте же, братья: Евангелие, которое я возвестил вам, — не вымысел человеческий. 12Ведь и меня научил ему не человек, и принял я его не от какого–то человека, но через откровение Иисуса Христа. 13Вы, конечно, слышали о моей прошлой жизни в иудействе, о том, что я со всею жестокостью гнал Церковь Божию, разорял ее 14и превосходил в иудействе многих ровесников из моего народа, потому что беспредельной была моя ревность об отеческих преданиях. 15Но когда Бог, избравший меня еще во чреве моей матери (Ис. 49:1; Иер. 1:5.) и призвавший меня благодатью Своею, соблаговолил 16 открыть во мне Сына Своего, чтобы я возвещал Евангелие о Нем среди язычников, — я не стал тотчас советоваться с плотью и кровью 17и не поднялся в Иерусалим к тем, которые стали апостолами до меня, но ушел в Аравию, и снова вернулся в Дамаск. 18Только потом, спустя три года, я поднялся в Иерусалим, чтобы познакомиться с Кифой, и пробыл у него пятнадцать дней. 19Из других же апостолов никого, кроме Иакова, брата Господня, я не видел.
Толкование
Сегодня мы можем удивляться тому упорству, с которым апостол Павел подчеркивает независимость своей проповеди от человеческого влияния. Он настаивает на сверхъестественном происхождении его Евангелия, на том, что никто из людей его этому Евангелию не обучал, но принял он его от Самого Бога через откровение Иисуса Христа. Будучи убежденным и ревностным иудеем, будущий апостол относился к Церкви со смертельной ненавистью. Воистину, с ним должно было произойти нечто чудесное, чтобы он в одно мгновение из гонителя Церкви Савла превратился в апостола язычников Павла. Это чудо произошло, когда Савла настиг свет той молнии, которая испепелила все его фарисейство, всю его гордость ревнителя отеческих преданий. Таким чудом было откровение Савлу Воскресшего Христа на дороге в Дамаск. Ослепительное сияние этого откровения апостол позже сравнивал со светом в начале Творения (2 Кор. 4:6), а себя, преображенного этим светом, осознавал «новой тварью» (Гал. 6:15).
После разительной перемены, которая с ним произошла, он, при всем своем потрясении, не стал сомневаться, колебаться, не бросился за советом к «плоти и крови», то есть к людям, даже если таковые обладали авторитетом апостолов Христовых. А если он и ходил в Иерусалим, то было это не сразу, но спустя три года после откровения. Да и ходил он туда «не для того, чтобы чему–нибудь научиться и не для исправления какой–нибудь своей погрешности, но исключительно ради того, чтобы познакомиться с Петром и почтить его своим присутствием» (св. Иоанн Златоуст).
Мы еще можем понять те практические соображения, которые побуждали Апостола Павла настаивать на сверхъестественной причине радикальной перемены в в его мыслях, образе жизни, а также на Божественном происхождении его апостольства: слишком уж подозрительным могло казаться его современникам превращение рьяного разрушителя Церкви в самоотверженного ее строителя и защитника. Но нам труднее понять, почему апостол так упорно настаивает на сверхъестественном, Божественном происхождении Евангелия Христова, которое он проповедует. Ведь сегодня, когда люди — даже далекие от Церкви — слышат такие слова как «Евангелие Христово», «проповедь апостола Павла», они неизбежно представляют себе что–то «божественное», возвышенное, высоконравственное, святое, праведное и благочестивое. Но это — результат двухтысячелетнего влияния христианства на культуру, даже если она имеет к христианству косвенное отношение, или вообще никакого отношения не имеет — просто такова привычка, общее место. И мало кому в голову приходит, что Евангелие, которое возвещал апостол, в его окружении и в его время могло восприниматься совсем иначе. И не только могло, но часто и воспринималось как соблазн, обман или безумие (1 Кор. 1:23).
Почему так? Дело в самой сути того, о чем возвещает Евангелие. Мы по привычке не даем себе труда задуматься над тем, насколько противоречит Евангелие тому, чтó есть в мире, тому, чтó мы знаем о нашем мире. А в мире действуют законы, известные нам со школьной скамьи. Это законы физики, по которым действие равно противодействию. Это законы биологии, по которым выживает сильнейший или самый приспособленный. Это законы этики и здравого смысла: «без труда не вытащишь и рыбку из пруда», «что посеешь, то и пожнешь»…
Подобные законы действовали и в религиозной жизни людей, которые тысячелетиями были убеждены в том, что для получения земных и посмертных благ человек должен совершать определенные действия, угодные богам, которые в язычестве олицетворяли природу с ее законами. Но даже при более развитых библейских представлениях о Едином Боге и Творце религиозная жизнь ветхозаветного иудейства руководствовалась аналогичными представлениями. Отеческие предания, о которых пишет апостол Павел, составляли многочисленные толкования Закона Моисея и точно указывали, какие действия необходимо исполнять для получения заслуженной награды от Бога.
И вот появляется некто, провозглашающий конец Закона! «Конец Закона — Христос» (Рим. 10:4), — возвещает Апостол Павел, для которого еще вчера такая мысль была невообразимой. Это, по сути, и есть Евангелие свободы, объявляющее о том, что отныне люди — не наемные работники у Бога, который расплачивается с ними за проделанную тяжелую работу, но свободные сыны Божии и наследники неистощимых Божественных благ.
Нам трудно себе вообразить, какою смелостью должен был обладать человек, дерзнувший утверждать новые основы духовной жизни, шедшие вразрез со всей исторической практикой человечества. Естественно, проповедь апостола Павла вызывала недоумение и сопротивление. И мы знаем, чем закончилось это сопротивление мира для самого апостола — его мученической кончиной.
Евангелие, освобождающее от Закона? Спасение не преуспеянием в делах Закона, не ревностью об отеческих преданиях, не заслугами, но благодатью Божией и верой в Иисуса Христа? Апостола Павла упрекали в том, что он этим учением о спасении подрывает основы религии и нравственности, и делает он это из желания угодить людям, понравиться им, подольститься к ним. Нет, — отвечает на упреки апостол, — желание нравиться миру и возвещать Евангелие Христово — вещи несовместимые. Евангелие — не слово лести (1 Фесс 2,4), и одобрение мира может стать тревожным сигналом для христианской проповеди и для Церкви. Невозможно одновременно поддакивать людям и быть служителем Христовым. Нет, Евангелие не имеет ничего общего с подобными человеческими расчетами на легкий успех и популярность. Оно чуждо человеческих мерок, но есть нечто абсолютно новое, прорывающее человеческие и все земные масштабы. Иначе оно не было бы истинным Евангелием, то есть Благой Божественной Вестью, ибо всякое истинное благо имеет начало в Боге. Весть о высшем благе спасения не только для Израиля, но и для язычников открылась Павлу при встрече с Воскресшим, явление Которого озарило всю его личность светом знания о том, что с Крестом и Воскресением Сына Божия в мир вошло то, что превыше всех законов физики, биологии и так называемой «естественной нравственности». В мире открылась любовь Творца к Его созданию. Откровение Христа было для апостола Павла одновременно и откровением Евангелия, которое возвещало не мнимое спасение Законом дел, но истинное спасение Законом Божественной любви. В Евангелии Христовом ему открылась последняя истина, состоявшая в том, что Крест и Воскресение — начало конца ветхого и привычного мира с его ветхими законами и ветхой историей. Законы порабощают. — Любовь освобождает!
Но ветхий мир греха иначе как по своим «законам греха» (Рим. 7:23.25) существовать не может. Он не может оставаться равнодушным и безучастным к вести о своем конце. И, разумеется, он сопротивлялся и будет всегда сопротивляться Евангелию. Это сопротивление может принимать форму прямой враждебности и насилия, может принимать форму лицемерного согласия или попыток превратить Евангелие любви в некий новый, — а по сути ветхий, — закон долга. Однако попытки эти тщетны, ибо Евангелие Христово — не вымысел человеческий, но Благая Весть о Божественной «победе, победившей мир» (1 Ин. 5:4).
Евангельское чтение: Лк., 30 зач., VII, 11–16.
11 И бысть посем, идяше во град, нарицаемый наин: и с ним идяху ученицы его мнози и народ мног. 12 Якоже приближися ко вратом града, и се изношаху умерша, сынаединородна матери своей, и та бе вдова: и народ от града мног с нею. 13 И видев ю Господь, милосердова о ней, и рече ей: не плачи. 14 И приступль коснуся во одр: носящии же сташа: и рече: юноше, тебеглаголю, востани. 15 И седе мертвый, и начат глаголати: и даде его матери его. 16 Прият же страх всех, и славляху Бога, глаголюще: яко пророк велийвоста в нас, и яко посети Бог людий своих.
Толкование митрополита Антония Сурожского
В чудесах Христовых открывается богатое и изумляющее нас отношение Бога к нашей земле и к нам, людям. С одной стороны, Его сострадание – не только способность любить и жалеть как бы извне, но сострадать вместе с нами, глубже нас (потому что Он бездонно глубок) пережить страдание, скорбь и, порой, ужас нашего земного бытия. В сегодняшнем рассказе мы слышим, чтожалко стало Христу этой матери, вдовы, потерявшей единственного сына, жалко, больно, потому что не на то Он творил мир, не на то рождался человек, не на то мать его произвела на свет, чтобы преждевременно он умер. И в этой жалости Христовой, в этом сострадании Христа, способности вместе с нами страдать нашим страданием, открывается одна из сторон Божиего отношения к нам и к миру. Но с другой стороны, все эти чудеса, вся эта забота, тревога о мире не говорят ли о том, что Богу так же дорога земля, как Ему дорого небо? Мы всегда думаем о Боге как бы оторванном от земли, о Боге небесном. Но это неправда: земля Ему бесконечно дорога.
Один из отцов Церкви говорил, что имя Отец более значительно и более правдиво говорит о Боге, чем слово Бог, потому что слово Бог указывает на различие, на расстояние, на то, что мы и Он разделены – природой, святостью; в слове же Отец указывается близость, родство.. И вот во Христе, Христом, нам Бог открывается как Отец. Ничто земное Ему не безразлично, не чуждо. Он создал небо и землю равно, Он равно живет земной и небесной жизнью. Сначала творческой любовью и водительством, а затем и самим воплощением Слова Божия земля и небо соединились, Бог и тварь стали родными друг другу, мы стали для Бога своими и Он для нас стал свой. Христос по человечеству нам родной, Он нам брат, и отношение Божие к земле должно быть и нашим отношением: зоркой, зрячей любовью должны мы вглядываться в судьбу земли. Дела Божии на земле превосходят все, что мы можем совершить, все, что мы можем надеяться сотворить, и однако, в нас и через нас Он творит дела поистине Божественные.
В сегодняшнем рассказе мы слышим, как Спаситель воскресил, вернул к жизни земной, включил в земную трагедию и радость человека, который прошел через нее и теперь от нее почил. Он вернул человеку жизнь – временную, бурную, сложную, чтобы он в этой жизни творил: не просто прозябал, а творчески жил и действовал. Нам тоже дано, если только мы этого захотим искренним сердцем, если мы только приложим к тому творческое и, порой, крестное усилие, возвращать к жизни людей, которые для этой жизни умерли, людей, которые потеряли надежду и продолжают существовать, но больше не живут, людей, которые потеряли веру в Бога, веру в других людей, веру в себя, и которые живут во мраке и отчаянии. Нам дано возвращать к жизни тех, которые жизнь потеряли, для которых осталось одно мертвое, серое, тусклое существование. Этим мы действуем вместе с Богом: и вернуть человеку веру в себя, веру в человека, веру в Бога, веру в жизнь так же важно, как его вернуть к жизни, подобно тому, как совершил чудо Христос. Аминь.
